Боевые рассказы Ричарда Айры Бонга
Ниже представлен перевод рассказов самого Ричарда Бонга, которые были записаны в мае 1944 года, прямо на одной из истребительных баз, вероятнее всего, в перерывах между боевыми вылетами лётчика. В этих рассказах Ричард повествует о своём первом воздушном бое и применяемой боевой тактике, описывает настроения среди лётчиков обеих противоборствующих сторон, а также подробно объясняет за что и почему он так любит свой P-38 Ligtning.
Авторский стиль в переводе, по возможности, сохранён.
Содержание
Рассказ Ричарда Бонга - часть первая
Предисловие
Это серия эксклюзивных статей, в которых майор Ричард Айра Бонг, 23-летний американский ас Тихоокеанского театра военных действий, в первый раз рассказывает историю о своих захватывающих воздушных подвигах в борьбе с японцами.
Пухлый мальчик со светлыми волосами с одной из ферм в штате Висконсин, обернулся возмездием для японских лётчиков в юго-западной части Тихого океана. Ричард Бонг сбил в общей сложности 27 самолётов противника, чем превзошёл рекорд лучшего американского аса Первой мировой войны — Эдди Рикенбакера. Майор Бонг является ведущим асом не только Тихоокеанского театра, но имеет самый высокий счёт сбитых самолётов противника среди всех других американских летчиков.
Первая воздушная схватка с японцами — острейшие ощущения всей жизни
Рассказано майором Ричардом Айра Бонгом — передовая истребительная база, Новая Гвинея, 6 мая 1944 года — До того памятного дня в Холландии, в который я забросил на кучу своего боевого счёта ещё один заметный «бугорок», позволивший мне превзойти рекорд Эдди Рикенбакера, каждый воздушный бой казался мне своего рода разочарованием по сравнению с самым первым столкновением с япошками.
Это были самые острые ощущения в моей жизни, одни из тех, которые ты испытываешь лишь раз.
Мой первый бой был своего рода чем-то личным и, полагаю, я прорабатывал его в своей голове столь же долго и столь же усердно, как другие люди потом прорабатывали весь план высадки Союзников в Нормандии.
В моем собственном представлении первый боевой опыт должен был стать событием, которое бы затмило собой все остальное.
Ну что я могу теперь сказать? Он просто как-то пришёл и ушёл сам собой, словно бы собранный из щепотки везения и поставленных передо мной боевых задач, и ещё тем фактом, что в тот день мне было довольно жарко, ну а в итоге вся эта обыденная смесь обернулось к лучшему.
Мы тогда наделали немало металлолома, однако Японская империя даже не пошатнулась от того, во что мы превратили их самолёты в небе над деревней Буна. Единственным, что доставляло мне сильный дискомфорт, была сильная сухость во рту (как я теперь понимаю, признаки одновременно страха и сильного волнения, коих у меня в тот момент было до кучи). С тех пор бой превратился во что-то такое, когда вы вроде бы и сосредоточены на происходящем, но уже не испытываете по этому поводу никакого волнения. По крайней мере, как я уже когда-то говорил, после того как я записал на свой счёт первых двух япов — воздушный бой из приключения превратился, скорее, в привычку.
Датой моего посвящения в искусство воздушных сражений с япошками стало 27 декабря 1943 года. С момента начала кампании возле Буны мы занимались рутинным патрулированием зоны боевых действий в составе отряда из четырёх машин и, надо сказать, неплохо преуспевали в уклонении от любых воздушных стычек, которые могли бы нам подвернутся.
В полёте
Подполковник Том Линч из Катасоква, штат Пенсильвания (в будущем погибший в бою), шёл лидером этого патруля, а я был его ведомым. Лейтенант Кеннет Спаркс из Блэквела, штат Оклахома, который был одним из самых молодых и горячих пилотов в нашей эскадрилье, шёл ведущим второй пары с ведомым лейтенантом Диком Магнусом из Портленда, штат Орегон (мы потеряли Магнуса в ходе налётов на конвои в Лаэ, в начале января, и это был первый пилот, которого япы отняли у нас в ходе серии из шести фанатичных атак).
Мы вылетели прямо перед полуднем, и Линч сразу вывел нас на высоту около 25 000 футов. Он всегда любил занимать места повыше перед началом неприятностей. Ему нравилось замечать собирающиеся неприятности с высоты, которая всегда делала его хозяином положения.
Мы пересекли горы Оуэн Стэнли в Новой Гвинее и, едва только вошли в зону, которую должны были прикрывать, как радио тут же затрещало новостями с наземной наблюдательной станции расположенной в Буна — в нашем районе было замечено около 40 самолётов противника.
Вниз, на япов!
У нас не возникло проблем с поиском япошек — они обнаружились прямо под нами и, похоже, уже успели сообразить, что настроены мы крайне недоброжелательно. Я не могу сказать наверняка, поняли ли они точно с чем имеют дело, в конце концов, видеть в бою наши P-38 им раньше не доводилось. Линч решил не давать им времени на то, чтобы подробнее рассмотреть этот вопрос. Он потянул нас в крутое пике, по пути избавляясь от подвесных баков. Один из моих баков отцепляться не хотел, но то, что не смогла выполнить автоматика, прекрасно завершил ревущий поток ветра. Удержаться за мечущимся из стороны в сторону Линчем было слишком сложно, так что, в конце концов, я бросил эти попытки и сосредоточился на своем собственном сражении.
Пустая трата свинца
Всё небо передо мной было усеяно самолётами «Зеро», под которыми проглядывалась стайка пикирующих бомбардировщиков, а через мгновение на них спикировали мы, разрывая вражеский строй на первом проходе.
Я старался вспомнить сразу всё, что когда-либо изучал о том, как должен действовать успешный лётчик-истребитель: сохранять спокойствие, точнее целиться, следить за своим ведущим, заодно не упуская из вида пару позади себя, и при этом нельзя было позволить противнику провернуть какую-нибудь контр-тактику, которая бы могла посадить кого-то из них мне на хвост, чем вынудить сбиться с верного направления.
Возможно, я в тот момент слишком переусердствовал с попытками вспомнить всё и сразу, поэтому мысли окончательно спутались — в любом случае, первые четыре моих залпа оказались бесполезнейшей тратой свинца. Я не попал ни во что, но даже если бы где-то впереди пролетел амбар, я бы, скорее всего, промазал и по нему. Пожалуй всё, чего мне удалось добиться — это спугнуть одного япошку с хвоста у Линча. В тот момент казалось, что вокруг было слишком много япов для небольшой группы одиноких «Лайтнингов». Наконец, мне удалось дать себе мысленный пинок по рёбрам, после которого я тут же вспомнил, что пора бы внести свой вклад в общее дело, чем так бездарно отлынивать от работы.
На часах было около 12:10 или 12:15, когда мне удалось «нащупать свою колею». В то время, пока я спугивал япа с хвоста у Линча, ещё один пристроился в хвост ко мне. Мы находились на высоте около 10 000 футов, и я решил, что самым лучшим манёвром в данной ситуации будет спикировать вниз, да притом сделать это как можно скорее.
Именно тогда я и сбил своего первого япа. К моменту, когда я вывел свой самолёт из пике, верхушки самых низких деревьев в районе Буны проносились всего в двух дюймах подо мной, а невдалеке перед собой я заметил япошку на пикирующем бомбардировщике. Эта цель оказалась настолько удачной, что даже такой стрелок как я не смог бы по ней промазать. Я дал короткую очередь, и его сдуло быстрее, чем порыв ветра сдувает воздушного змея.
В тот момент я не испытал никакого сожаления по отношению к пилоту, и даже задержался на пару минут, чтобы насладиться зрелищем. Он, или вернее сказать то что от него осталось, вскоре рухнуло в воду недалеко от деревни Санананда. Затем я потянул ручку на себя, уходя обратно наверх, и именно там мне повстречалась «вторая победа» за этот день. Краем глаза я заметил «Зеро», уходящего в вертикальный вираж, который очень удобно выводил его прямо на линию моего огня.
Динамит пятидесятого калибра
Я начал выпускать перед собой эффектные веера из динамитных шашек пятидесятого калибра, и тут моему противнику потребовалось бы что-то намного более прочное чем «Зеро», чтобы прорваться через подобный заслон, пережив разрывное попадание хотя бы одного патрона в целости.
Конкретно данный «Зеро» вскоре и вовсе пропал из поля моего зрения, так и не успев сделать ни единого выстрела в мою сторону. Он лишь беспомощно перевернулся на спину, а затем его самолёт резко пошёл вниз. Пожалуй, это самая лучшая позиция, которую я могу вообразить для япошек — пикирование вертикально вниз и, возможно, ещё парочка динамитных шашек, пущенных ему вдогонку, чтобы придать бо́льшее ускорение.
На этом этапе сражения я уже начал подозревать, что воздушный бой — это намного проще, чем было принято считать. Вернув самолёт в нормальное положение, я вновь присоединился к основной драчке, на этот раз уже уверенный в том, что мог бы в одиночку справиться с целой толпой вражеских самолётов, если бы, вдруг, пришлось.
Я успел сделать серию удачных попаданий ещё по одному «Зеро», но вскоре потерял его из виду так и не узнав, что с ним сталось потом. После этого я погнался за одним из пикирующих бомбардировщиков япошек, но посреди погони у меня внезапно закончились боеприпасы.
Тем временем, к нам подоспел разъяренный Стив Гэллап (майор Чарльз Гэллап из Чикаго) в компании ещё пары машин, у которых для япов уже была припасена «подогретая сковородка». Линч же начал собирать нашу группу для отхода домой, но тут я заметил, что Спаркс куда-то подевался. Я принялся судорожно осматриваться по сторонам в его поисках.
Наконец я заметил P-38 приземлившийся на полосу Дободура. Это был Спаркс в полном здравии, за исключением того, что какой-то япошка пытался протаранить его самолёт и практически оторвал ему всё правое крыло. Выскочив из повреждённого самолёта, Спаркс сразу поймал какой-то наземный транспорт, на котором чуть было не опередил нас по возвращении в лагерь.
Вот как прошёл мой первый воздушный бой. Я чувствовал себя так, словно меня прокрутили в стиральной машине, изнутри более походящей на мясорубку, а мой рот так и не пришёл в норму до следующего боя, который мы приняли всего через три дня. Имея за плечами пару жарких воздушных боев, мое собственное будущее, а также будущее нашей истребительной эскадрильи, представлялось уже куда более красочным.
Как показали дальнейшие события — предчувствие меня не подвело.
Рассказ Ричарда Бонга — часть вторая
Lightning — лучший истребитель — заявляет ас Тихоокеанского театра — как раз то, что нужно против япов
Рассказано майором Ричардом Айра Бонгом — передовая истребительная база, Новая Гвинея, 7 мая 1944 года — Я летаю только на одном самолёте, и этот самолёт — P-38 Lightning. Это действительно важно, ведь помимо того, что на «Лайтнингах» я совершил все свои воздушные победы, сам самолёт очень сильно повлиял на весь мой лётный опыт и стиль ведения боя. В первую очередь, у него впереди стоят два пропеллера, или «вентилятора», как мы сами их называем, и, при всём моём уважении к одномоторникам, когда между возвращением и НЕ возвращением домой встаёт неуверенный вопрос, двухмоторные самолёты вытягивают в сторону его благополучного разрешения явную фору. Особенно сильно это имеет значение здесь (над Тихим океаном), где дистанции всех перелётов столь велики. Даже если вам повезёт разбиться над джунглями и не встретить там япошек, либо же им самим не повезёт не встретить там вас, шансы выбраться целым и невредимым всё равно невелики. Вот почему я всегда смотрел на дополнительный пропеллер, как на страховой полис собственной жизни стоимостью в миллион долларов. После того, как мне пять раз довелось возвращаться домой лишь на одном работающем двигателе, я отдаю все свои предпочтения исключительно в пользу «Лайтнингов».
Разумеется, существуют и иные причины. Поскольку это единственный самолёт, на котором я когда-либо в жизни принимал воздушный бой, к настоящему моменту я уже точно знаю, чего именно и в каких ситуациях от него можно ожидать. Тем не менее, очень многие пилоты предпочитают одномоторные самолеты и, я полагаю, на то у них так же имеются весьма веские причины.
Я сильно сомневаюсь, что у япошек имеется самолёт, который был бы столь же хорош как «Лайтнинг». Он набирает высоту, словно истосковавшийся по дому ангел, и обладает хорошей устойчивостью и управляемостью на любых скоростях. Он имеет по настоящему мощное и сосредоточенное в одной точке вооружение, а также может вести успешный бой практически на всех высотах.
P-38 исключительно хорош
Я сбиваю бомбардировщик на высоте 27 000 футов, а через пару минут уже несусь над поверхностью воды так низко, что мои винты выбивают брызги позади самолёта. Где бы не сражался P-38 — он хорош. И вовсе не стоит обманываться слухами о его манёвренности. Очевидно, что япошки на своих лёгких истребителях крутятся намного лучше, но когда мы применяем против них тактику «ударил-убежал», которую сами называем «дракой на своих условиях», манёвренности «Лайтнинга» хватает в самый раз.
Больше всего в P-38 мне нравится дальность полёта. Вы не сможете записать на свой счёт победы, пока не накорёжите металла, но также вы не сможете накорёжить металла, пока не доберетесь до япошек. В ранний период войны всё было иначе, тогда япы сами находили нас. В то время тебе нужно было лишь иметь под рукой что-нибудь с крыльями, и вот уже появлялся неплохой шанс подстрелить самолёт или два.
Долгий путь к битве
С тех пор наши бомбардировщики повыкуривали противника изо всех его насиженных мест: таких как Маданг, Лаэ, а совсем недавно ещё и из Вевака и Холландии, так что теперь приходится залетать миль на 400, до момента, покуда удастся вступить хоть с кем-нибудь в бой. «Лайтнинг» — единственный самолёт, способный покрыть такое расстояние, сохранив при этом хотя бы немного топлива для битвы.
Я считаю, большинство пилотов согласятся со мной в том, что 60% их побед — это лишь следствие везения. Если вы везунчик, то противник вам будет встречаться регулярно, а значит регулярно будет встречаться и возможность приумножить свой счёт, но не менее сильно в этом поспособствует и самолёт, который способен доставить вас туда, где начинается веселье. Именно это обстоятельство всегда создавало самые большие перерывы между моими победами. У нас на Новой Гвинее полным-полно пилотов, которые налетали уже сотни часов на боевых вылетах, но при этом имели всего три или четыре боевые стычки с япами. Так, например, уже скоро настанет моё 300-е боевое задание, но за всё это время я встречался с врагом всего 25 раз, причём показатель этот у меня ещё выше среднего. Именно на такие вот редкие столкновения и приходится бо́льшая часть одержанных мною.
Мы учились на своих ошибках
Разумеется, мой счёт заполнялся не только в ходе этих боевых вылетов, ведь начинал летать я ещё с самой первой эскадрильей «Лайтнингов», прибывших на Новую Гвинею. Мы разрабатывали нашу тактику с нуля, учились на своих же ошибках, поскольку самолёты, на которых мы вылетали в бой, на этом театре военных действий в то время появились впервые, и никто, включая нас самих, наверняка не мог сказать, насколько хорошо или плохо они себя проявят. В то время «Лайтнинги» имели не самую лучшую репутацию — мы слышали довольно мрачные истории про отваливающиеся хвосты и о пилотах, перерубленных пополам в попытке покинуть подбитый самолёт, и так далее в том же духе.
Относительно «Лайтнингов» я имел некоторое преимущество над остальными молодыми пилотами, ведь после налёта первых 50 часов в Сан-Франциско, меня перевели в группу тренировочных полётов на «Лайтнингах», расположенную на лётном поле Гамильтона. В то же самое время, другие пилоты имели некоторое преимущество надо мной, которое стало очевидным, едва мы все отправились в настоящие боевые вылеты. Большинство парней из эскадрильи оказалось «выпускниками школы Дарвина» (город Дарвин, Австралия), места, которое обеспечило тем пилотам самую жёсткую боевую подготовку из возможных во всех американских военно-воздушных силах.
Победа висела на волоске
Именно в ходе обороны Дарвина наши истребители приняли свой первый настоящий бой на Тихом океане — одна единственная группа P-40 против всего того, что япошки сумели собрать в кулак в попытке вывести из строя эту важнейшую морскую базу. Наши истребители тогда одержали верх, но вплоть до седьмого иннинга, победа висела на волоске. Те ребята изучили тактику «ударил-убежал» ещё над Дарвином, пока бригадный генерал Пауль Вуртсмит (ныне командующий генерал в 5-ом штабе истребительной авиации) выводил их в бой. Во время своих вылетов мы решили придерживаться примерно такой же тактики, и в результате она себя оправдала.
Первый наш бой с япошками состоялся над деревней Буна, 27 декабря 1942 года. Сбив 15 японских самолётов, нам самим удалось вернуться домой невредимыми. С тех самых пор, каждый из нас уже наверняка знал, чем ответить япам на любые их дальнейшие распросы по поводу тактики применения боевых истребителей.
Совсем недавно у нас тут состоялась обширная дискуссия, посвящённая боевому опыту японских лётчиков. Нынешние япошки уже определённо не те, что были в начале войны. И, полагаю, та первая эскадрилья «Лайтнингов» в немалой степени посодействовала ухудшению их качества.
Встреча с лучшими из япов
Лучшие отряды пилотов противника были собраны в Рабауле, но вдобавок, из Рабаула велись различные поставки ко всем прочим передовым базам, такими как Лаэ. В тот момент мы были уверены, что боевых лётчиков база в Лаэ так же получает оттуда, отчего и бросали против япов всё что могли. Противник, в свою очередь, оказывал невероятное сопротивление на всём нашем пути к Рабаулу, начиная от самой Буны. Кстати, небезызвестная битва на море Бисмарка так же имеет непосредственное отношение к событиям тех месяцев. Чуть позже, на время, пока 5-ая воздушная армия зачищала Вевак и промежуточные базы, наступило относительное затишье, а в октябре и ноябре прошлого года мы вымели почти всё, что оставалось от врага в Рабауле.
Я думаю, большая часть тех опытных пилотов в Рабауле (состоявшая, вероятно, из морских лётчиков, поскольку свой флот япошки всегда обучали лучше армии) была уже уничтожена к моменту, когда мы начали осуществлять прикрытие дневных налетов на сам город.
Как в старые добрые
Первые проведённые перехваты словно бы вернули нас в старые добрые времена. Япошки оказались подготовленными, и подготовленными хорошо. Собираясь вместе, мы, тем не менее, всё равно существенно превосходили их пилотов по уровню мастерства, а потому вопросов кто кого побьёт не возникало никогда.
В последний раз, когда мы сражались в небе над Холландией, в официальных отчётах писалось будто бы япошки нас «перехватили». На самом же деле всё обстояло не совсем так. Это мы перехватили их. Япошки, числом около 20-ти, прижимались так близко к деревьям неподалёку от озера Сентани, что нам пришлось спускаться и методично «выщипывать» их по одному за заход. Это и на бой-то было не очень похоже, а уж на увлекательный так точно. Больше всего та стычка напоминала выбирание блох у собаки, тяжело заметить — легко убить. Вероятно, до тех пор, пока мы будем продолжать летать на «Лайтнингах», и до тех пор, пока япошки будут оказывать нам хотя бы какую-то видимость сопротивления, все официальные отчёты продолжат составлять всё таким же нелепым образом.
Рассказ Ричарда Бонга — часть третья
Тихоокеанский ас восхваляет пилотов из групп прикрытия
Рассказано майором Ричардом Айра Бонгом — передовая истребительная база, Новая Гвинея — Каждый, кто считает профессию военного лётчика хотя бы отдалённо престижной, должен провести с нами месяцок-другой здесь, на Новой Гвинее. Чаще всего ветераны Тихоокеанского театра описывают подобное времяпрепровождение словами: «а это оказалось довольно уныло».
Времяпрепровождение это было довольно унылым ещё тогда и остаётся не менее унылым до сих пор, как для боевого лётчика, так и для его наземной команды. Здесь не сверкают яркие огни с музыкой, а большую часть времени вы проводите на передовой базе, где из развлечений лишь кино да москиты.
Это невесёлая и утомительная работа, в которой редким облегчением становится лишь подстреленный японский самолёт.
В последнем, к слову, мне везло заметно чаще чем остальным. Однако у нас тут прозябают сотни менее удачливых пилотов, которые производят ежедневные боевые вылеты на защиту конвоев, состоящих из транспортных самолётов или военных судов, патрулирование местности, обеспечение поддержки с воздуха при зачистке удаленных вражеских баз и сопровождение бомбардировщиков на длительных перелётах, которым редко выдаётся даже просто увидеть японский самолёт.
Тем не менее, все они являются основой наших истребительных сил в западной части Тихого океана, точно так же, как и наземные команды механиков являются важнейшей основой истребительных эскадрилий.
Я не верю, что кто-то ещё, самостоятельно не вовлечённый в эту рутинную истребительную работу, может до конца прочувствовать то напряжение от ожидания, или то чувство, когда ты днями и неделями совершаешь боевые вылеты вообще не встречая в небе противника.
Когда мы впервые прибыли на нашу базу, расположенную на северном побережье Новой Гвинеи, наши проблемы были точно такими же, что и почти у каждой истребительной группы в этом регионе.
Мы разбили лагерь в джунглях в целях маскировки, и самым положительным эпитетом для его описания можно служить лишь слово — бедный. Мы не ели свежего мяса в течении практически четырёх месяцев, да и то только по особым случаям.
Поначалу нам не предоставлялось возможности пострелять по вражеским самолётам, поскольку япошки на время залегли после взбучки, полученной во время кампании у Буны.
Вместо этого они начали совершать беспокоящие ночные налёты, которые трепали нам нервы намного сильней, нежели полномасштабные дневные атаки. К тому же, днём мы могли хотя бы отстреливаться в ответ, а ночами приходилось просто сидеть и ждать пока они, наконец, не уберутся восвояси.
Некоторые из ребят погибли во время ночных визитов япошек. В то неприятное время командиром нашей эскадрильи был, как мне кажется, один из самых выдающихся лидеров, которых я когда-либо знал. Его звали майор Сид Вудс из Тусона, штат Аризона, и он словно был рождён для того, чтобы впоследствии стать командиром. Первое, что он сделал после возведения лагеря, собрал всех офицеров и рядовых на одну общую вечеринку, о которой вы уже могли слышать в любом из уголков этой базы. Это на корню предотвратило большинство потенциальных конфликтов между служащими и, за исключением похмелья на следующий день, вся эскадрилья стала чувствовать себя намного лучше.
Затем начались боевые действия — мы выполняли перехваты с одного конца Новой Гвинеи на другой.
Ударные бомбардировщики были переведены на нашу базу, так что вылетать на их прикрытие приходилось практически ежедневно, ведя патрулирование над Лаэ и Саламауа. С тех пор у нас больше не возникало проблем с боевым духом.
Это может показаться странным, но я действительно считаю, что главный механик в ремонтной бригаде делает для победы больше, чем даже сам пилот.
Когда ремонтная бригада понимает, что вверенный им самолёт застрял на этой войне надолго, когда главный механик рисует новые отметки о победах на фюзеляже и когда волнуется о том, чтобы успеть залатать все пулевые пробоины до очередного вылета, знай — у тебя в руках находится лучший самолёт и лучший боевой дух во всех военно-воздушных силах.
Тактические боевые единицы военно-воздушных сил были созданы для того, чтобы сражаться как можно эффективнее, но в те моменты, когда они не сражаются, ты буквально кожей начинаешь ощущать, как сухая гниль проедает их изнутри.
Я не особенно рвался в бой в то время, когда впервые вступил в ряды ВВС. Честно говоря, в бой я не рвался совсем — просто хотел стать лётчиком и знал, что в военно-воздушных силах меня этому научат.
Когда же пришла война я, как и любой другой парень, исполнился страстного желания попасть на фронт.
Я уже практически получил свою лицензию пилота в ожидании приказа об отправлении в зону боевых действий, когда впервые встретил генерала Кенни (генерал-лейтенант Джордж Черчилль Кенни, ныне командующий авиацией Союзников в юго-западной части Тихого океана).
Разумеется, обстоятельства встречи тогда оказались не самыми радужными, но зато он успел приметить меня ещё до отбытия на фронт.
Мы, то есть я и лейтенант Джон О'Нил из Гаспорта, Нью-Йорк, как раз завершали наши дневные тренировки по пилотированию «Лайтнингов» над полем Гамильтона, когда нам, вдруг, вздумалось ещё немного потрюкачить.
В результате О'Нил предстал перед комендантом в Гамильтоне за пролёт под мостом Золотые ворота в Сан-Франциско.
Я же был обвинён в том, что «прожужжал» (низкий полёт на высокой скорости) над домом своего друга в Сан-Ансельмо, недалеко от лётного поля.
Сам мой друг, конечно же, не возражал, но вот его соседям напротив, которые в это время как раз собирались отужинать, мое «жужжание» пришлось не по вкусу, и особенно хозяйке дома, которая от испуга расплескала по кухне всю еду.
Она написала жалобу, и на пару с уже «отмеченным» О'Нилом, мы предстали перед комендантом. Наше поведение было пристально рассмотрено на заседании военно-полевого суда, и мы оба от страха чуть не повыпрыгивали из своих башмаков.
Наконец, генерал Кенни (который в то время он являлся главнокомандующим четвёртой воздушной армии) пожелал увидеть нас лично, для чего мы были направлены в Сан-Франциско.
Он тогда задвинул целую лекцию насчёт нашего поведения, но добавил, что и сам совершил пролёт под Бруклинским мостом в день, когда заслужил свои собственные крылья, а потому не считает, что «жужжание» под мостом заслуживает наказания в виде смертной казни.
Отправив нас обратно на поле Гамильтона, он приказал написать доклад объемом в 5000 слов, посвящённый технике безопасного пилотирования. Затем мы должны были зачитать этот доклад вслух перед лицом всей эскадрильи.
Наказание оказалось достойным, однако в дальнейшем ни генерал Кенни, ни кто-либо другой уже не обращали особого внимания на «пчёлок» вроде нас. Если бы они продолжали так отчитывать каждого пилота, то вся пятая воздушная армия попала бы под трибунал ещё 18 месяцев назад, в результате так бы и не попав на войну.
Стоит ли и говорить, что никто из пилотов всерьёз не рассуждает о «безопасном пилотировании» здесь, на Новой Гвинее.
А вот о чем мы здесь рассуждаем действительно часто, так это о командной работе.
Полагаю, в этом заключается главный секрет нашего общего успеха и я очень рад, что инцидент в Сан-Ансельмо не выбил меня из моей команды раньше, чем я успел по-настоящему к ней присоединится.
Воздушная война в Новой Гвинее всегда была войной между командами, и никакой одиночка никогда бы не стал «звездой в этом шоу». Именно такие условия для нас установил генерал Кенни с самого начала, но они становятся особенно важны именно в подразделениях истребителей. Тут ты рискуешь моментально получить по шее, если не будешь играть по правилам в нападении и в защите, действуя в составе единой боевой группы, но вместо этого будешь пытаться проделывать всё самостоятельно.
Мои победы — это победы всей команды, которые пришлись на мой личный счёт лишь благодаря тому конкретному месту, на которое я был своей командой назначен. Хотя конечно, в немалой степени число побед также зависит от продолжительности и частоты перерывов между боевыми вылетами.
Когда мы только сюда прибыли, у нас было полным-полно «звёздных» одиночек, а вот работать совместно никто не хотел. Вскоре же после того, как нами была разработана и воплощена на практике тактика совместного боя, число потерь среди наших лётчиков начало резко снижаться, а число потерь среди лётчиков япошек — расти. Сейчас же мы всегда сражаемся в единой команде, благодаря чему наши результаты становятся лучше день ото дня.
Вся эскадрилья в бою разбивается на пары (пара — самая сплочённая часть команды), которые, в свою очередь, составляют звенья из четырёх машин. При таком разделении твой хвост всегда надежно прикрыт товарищем, а в атаку на строй япошек заходят последовательные волны.
Подобная тактика не только делает япошку очень грустным прямо перед тем, как ты разносишь в клочья его самолёт, но даже просто не оставляет ему времени на то, чтобы толком среагировать на неожиданную атаку.
Вот ты над ним, через секунду расстреливаешь его самолёт, а ещё через пару секунд уже вновь уносишься прочь раньше, чем он вообще успевает сообразить, что случилось нечто нехорошее. Весь наш предыдущий опыт применения данной тактики демонстрировал сугубо положительные результаты, а это означает, что подобные действия несут крайне высокий шанс нанести сокрушающий удар по формациям бомбардировщиков или истребителей до того, как япошки успеют отползти в сторону.
Когда я говорил что мои победы — это победы моей команды, я отнюдь не скромничал. Уровень моих навыков в стрельбе, как говорится, мечется от плохого к ужасному, даже несмотря на то, что он невероятно возрос после моего прибытия на фронт.
Все израсходованные мною боеприпасы являются прямыми свидетелями, что моему зрению далековато до нормального «бинокулярного» уровня. Мое число побед столь высоко лишь потому, что в воздухе я встречаюсь с япошками довольно часто и потому, что работая как настоящая команда, мои товарищи обеспечивают меня всеми мыслимыми условиями для уничтожения противника. Как только мы всей командой расчищаем путь к очередной цели, наступает очередь одиночек зарабатывать свои победы.
И вот когда эта очередь доходит до меня, я всегда обращаюсь к своим старым и проверенным временем принципам: подхожу к цели настолько близко, насколько могу, а затем выдавливаю из пушек всю их душу.
Рассказ Ричарда Бонга — часть четвертая
Лобовая атака с япошкой, описанная американским асом
Рассказано майором Ричардом Айра Бонгом — передовая истребительная база, Новая Гвинея, 9 мая 1944 года — По завершении битвы на море Бисмарка, мысль, постоянно крутившаяся в моей голове на самом первом месте звучала примерно как: я не заплатил бы и двух жалких центов, чтобы стать моряком на флоте япошек после того, как своими глазами узрел хаос, сотворённый нашими военно-воздушные силами не на шутку втянувшиеся в дело. Однако в тот день они не просто втянулись в дело — они попёрли вперёд словно паровой каток, и этот самый пар у них не иссякал до тех пор, пока у япошек не иссякли все их самолёты и они, наконец, не прекратили запускать свои грузовые корабли в губительный радиус действия нашей сухопутной авиации.
Битва на море Бисмарка стала кульминацией почти что трёхмесячной войны, которую мы вели против военно-торгового флота япов. Нам частенько доводилось совершать налёты на их конвои в ходе кампании у Буны, но самое веселье началось тогда, когда япошки решили укрепить свою изрядно ослабевшую группировку сил на военной базе в Лаэ.
Это произошло 7 января, когда необычайно крупный конвой был замечен впервые, а уже во второй половине того же дня нас всех отправили на проведение пикирующих бомбардировок по транспортным судам япошек. Все обернулось совсем не так, как мы рассчитывали вначале, ведь на протяжении почти всей атаки наши истребители оказались связаны «собачьими свалками» и заходили в пике на таких скоростях, которые никак не позволяли выдержать верную траекторию для точного сброса бомбы.
Подполковник Том Линч оказался единственным, кому в конечном итоге удалось удачно поразить цель. Он сумел закинуть 1000-фунтовую бомбу точнехонько на палубу одного из самых крупных грузовых судов. Это был прекрасный заход, и позже Том получил вознаграждение за потопленный корабль.
Либо ты, либо яп
Но лучше всего тот день мне запомнился моей первой в жизни лобовой атакой. Это как раз один из тех случаев, когда приходится вновь прибегать к самым основам. Тут либо ты, либо яп, а обладающий наибольшей огневой мощью в итоге и оказывается тем, кто возвращается домой. Что ж, наибольшая огневая мощь в тот день оказалась на моей стороне.
Несколько «Зеро» накинулось на эскадрилью австралийских «Бофайтеров», которую мы прикрывали в перерывах между заходами на бомбежку. Я произвёл заход на случайного «Зеро», который завершил уходом, практически, вертикально вверх, но поднявшись выше решил, что на верхотуре делать совершенно нечего и резко «выбил» самолёт на обратный курс вниз.
Вот тогда то я и столкнулся с япошкой лицом к лицу. После непродолжительного взаимного замешательства, первым открыл огонь он. Его трассирующие снаряды уже проносились мимо, когда я открыл огонь в ответ. Продолжая стрелять, мы неуклонно сближались. Я решил, что этот клоун собирается провернуть трюк с тараном, подобный тому, который один из них уже проворачивал на моём друге, лейтенанте Кеннете Спарксе, а потому резко ушел вниз буквально за секунду до того, как мы оба чуть было не превратились в кучу искореженного металлолома. С выбором мне в тот раз решительно повезло, поскольку уже через мгновение над головой прогремел оглушительный взрыв и, если бы чуть раньше я потянул штурвал на себя, а не отдал вперёд, то взрывная волна могла бы преждевременно завершить мою карьеру лётчика ещё в тот самый день.
В той атаке нашу группу возглавлял Стив Гэллоп (майор Чарльз Гэллоп из Чикаго), а на пути домой мы случайно засекли уцелевшую часть конвоя. Японские корабли болтались без дела в районе Саламауа, так что к базе мы понеслись в дикой спешке, всю дорогу пытаясь передать по радио как можно больше обнаруженных деталей. Уже почти стемнело когда мы приземлились, но «Крепости» и «Митчеллы» всё равно подняли в воздух. В те дни нам не приходилось самим выбирать удобное время для атаки — было неважно, когда вылетать, днём или ночью, мы отправлялись в бой в любое время, как нам выпадал шанс потопить ещё несколько японских кораблей. Битва на море Бисмарка стала самым зрелищным представлением, которое мне доводилось наблюдать во всей юго-западной части Тихого океана, но кроме того она сыграла решающую роль во всех последующих сражениях и явно пришлась нам на руку.
В процессе той битвы я успел подбить ещё одного «Зеро», но самая важная вещь, которой мы научились над морем Бисмарка, в тот момент ускользнула от нашего внимания.
Это сражение стало первой скоординированной операцией против вражеских кораблей, которую поддерживали «Лайтнинги». И хотя оно оказалось довольно тяжёлым для всех вовлечённых сторон, это сражение послужило очередной «школой», точно такой же, какой годом ранее послужила для своих защитников оборона Дарвина.
Чему мы научились
Мы научились прикрывать сопровождаемые цели, но в то же время не отходить от них слишком далеко. Более того, мы научились не отходить от сопровождаемых целей даже на длительных перелётах, и опыт этот оказался для нас крайне полезен, поскольку на «выпасе» ударных бомбардировщиков в ходе их налётов на Рабаул и Вевак, нам потребовались основательные знания о позиционировании собственных истребителей в процессе вражеских атак.
Мы попадали в тактически невыгодное положение всякий раз, как нам приходилось прикрывать ударные самолёты. Они постоянно сбивались в кучки по трое, а значит и нам, как сопровождающим, приходилось проделывать тоже самое.
Откровенно говоря, все эти перелёты проходили неплохо ровно до того момента, пока япошки не обнаруживали нас первыми. Это преимущество позволяло им произвести заход на наш строй, пока мы сами ещё только пытались набрать боевую высоту, а подобные обстоятельства отнюдь не лучшим образом подходят для ввязывания в «собачью свалку».
Над морем Бисмарка мы впервые смогли применить на практике те тактические приемы, которые до того момента имели возможность только обсуждать. Во время самой первой низковысотной морской штурмовки мы прикрывали в налёте «Митчеллы», но очень скоро всё вокруг полностью перемешалось и сохранялось таким до конца шоу. Единственным, что я в тот раз смог разглядеть действительно чётко, стали восемь одновременно объятых пламенем транспортных кораблей — зрелище, которое окончательно убедило меня в абсолютной правильности решения поступить именно в военно-воздушные силы.
На своих ошибках
Мы освоили тактику ближних сопровождений ещё тогда, и даже несмотря на то, что такой опыт стоил нам жизней двух замечательных пилотов «Лайтнингов» — капитана Боба Фаерота из города Колумбия, штат Миссури, и лейтенанта Хойта Иэсона из Эклектика, штат Алабама, каждый из которых имел на своём счету уже по шесть сбитых япошек — мы обрели чёткое понимание того, как именно нужно действовать в подобной ситуации в следующий раз. Ни один из «Митчеллов», которые мы прикрывали по тактике ближнего сопровождения, не был потерян в ходе вражеских перехватов, а после битвы на море Бисмарка, я больше не могу вспомнить ни одного «Лайтнинга», которого бы мы лишились из-за внезапных вражеских атак.
Некоторые уроки нами усваивались и без особых проблем, и защита самих себя, являясь при этом прикрытием для атакующих штурмовиков, относилась как раз к числу таких уроков. Вообще, задания по прикрытию всегда казались мне чем-то вроде личных «охотничьих угодий», ведь из всего моего счёта побед, 15 я заработал как раз в ходе прикрытия ударных штурмовиков или бомбардировочных «тяжеловесов». Но порой, интересным времяпрепровождением оборачивалось и прикрытие транспортных самолётов, как это было во время строительства нашей базы в Бена-Бена, на западной стороне хребта Оуэн-Стэнли, которое япы старались всеми силами сорвать.
Мы настреляли немало лома в Долине Маркхэм и, как правило, наши противники оказывались достаточно хороши для того, чтобы все участники сражения успели получить изрядную дозу адреналина.
Те япошки оценивали наш воздушный транспорт столь же высоко, насколько высоко мы оценивали их грузовые корабли, а потому причины рьяного упорства их пилотов были вполне очевидны. Наша база получала снабжение исключительно по воздуху, и потому, когда противник всерьёз наваливался на её транспортные линии, кто-то из местного персонала всегда оставался голодным и недовольным.
Один день из тех событий мне запомнился особенно отчётливо. Это был редкий случай, когда я чуть было всерьёз не лишился как «Лайтнинга», так и своей жизни, которую я, как ни крути, ощутимо ценю.
Стоял обычный июньский денек и в окрестностях гор Оуэн-Стэнли стояла обычная, для тех мест, погода. Мы с моим ведомым оторвались от остальных «Лайтнингов», хотя и продолжая при этом идти возле транспортных самолётов. Полагаю, все остальные истребители в тот раз просто заблудились и повернули домой. Так или иначе, мы продолжали держать путь в сторону базы, когда нас неожиданно настигли неприятности. Восьмёрка «Зеро» спикировала на перехват. Мы отчётливо понимали, что в данной ситуации нашей единственной надеждой было задержать их как можно дольше, ведь иначе бы они, без сомнения, посбивали все наши транспортники. Да, такой бой мне уже не забыть. Мы старались уйти от них, то поднимаясь, то опускаясь, но, каждый раз, как они решали отвернуть и сосредоточить внимание на транспортниках, мы разворачивали самолёты и сами бросались в погоню.
Это продолжалось в течении часа и я даже успел подстрелить одного япа, в то время когда мы вели очередную погоню. Наконец, транспортникам удалось уйти, а на их прикрытие подоспели истребители с другой базы, расположенной в этом регионе. Мы же направились домой, в сторону собственного взлётного поля, когда я внезапно осознал что с моим самолётом что-то не так. Правое колесо было спущено, носовая стойка шасси перебита пулями, гидравлическая система выведена из строя, а в крыльях зияло столько дыр, что в пору было использовать их вместо сита.
Я был вынужден выпустить шасси вручную (прямо из того состояния, в котором они находились) и начал свой заход на посадку. Едва я коснулся полосы, как мой правый двигатель неожиданно заглох, а ещё прежде, чем мой самолёт окончательно затормозил, перестал вращаться и левый пропеллер. В топливных баках оказалось сухо, словно в пустыне Аризоны.
Это событие послужило мне очередным уроком, после которого я очень пристально изучил все пометки на своей приборной панели, где давались чёткие инструкции о необходимом остатке уровня топлива до, во время, и после боя.
Рассказ Ричарда Бонга — часть пятая
Потеря напарника по «летающему цирку», самый тяжёлый удар для аса
Рассказано майором Ричардом Айра Бонгом — передовая истребительная база, Новая Гвинея, 10 мая 1944 года — Самые отвязные деньки за всю мою истребительную карьеру прошли в компании подполковника Тома Линча, когда нам на пару удалось аж на три недели стать управляющими своего собственного «летающего цирка». Возможности в те дни предоставлялись просто идеальные, ведь мы могли летать куда и когда нам это было удобно. Тогда же нам удалось и прекрасно поохотиться, а все воздушные победы приходилось делить только друг с другом.
Сыгрались как команда
За всё то время Том и я сыгрались как настоящая команда и, я уверен, что мы продолжали бы оставаться ей и дальше, если бы только он не пропал без вести на северном побережье Новой Гвинеи во время одного из истребительных налётов.
Идея работать в команде оказалась превосходной, ведь никому из нас не приходилось спрашивать разрешения другого, чтобы покинуть свой пост на целый день. Генерал так же не возражал против наших отлучек, лишь бы мы успевали вернуться к началу следующего брифинга. В общем, по части свободного времени нам везло невероятно, а потому мы могли устраивать любое «шоу на дороге» безо всякой опаски.
Иногда мы прибивались к другим эскадрильям, сопровождавшим бомбардировщики на Кавьенг, Вевак или Таджи, а иногда вылетали на зачистки самостоятельно. Чаще всего, на разведку метеоусловий на Веваком мы вылетали рано утром, но сами втайне надеялись перехватить парочку отставших от эскадрилий япошек. Также мы пробовали проводить и вечерние патрули, которые в итоге даже принесли нам парочку новых побед. На все подобные вылазки мы летали на своих, специально облегчённых P-38.
Как-то раз, мы с Линчем присоединились к «Лайтнингам» прикрывавшим бомбардировщики идущие на Кавьенг, которые затем повернули домой никого не встретив по пути, а мы сами вскоре покинули их строй и свернули в направлении Макьенга.
Мы решили, что будем чередовать наши боевые заходы. Если бы противника удалось обнаружить в первый день, то Линч бы имел право первым пойти в атаку, но если бы он или я заметили кого-то на следующие сутки, то право первой атаки оказалось бы уже за мной.
В тот день в первую атаку должен был идти как раз я. Дело клонилось к сумеркам и мы шли параллельно мысу Хоскинса над северо-западным побережьем Новой Британии, когда я заметил одинокий истребитель япошек. Приблизившись на расстояние примерно 75 ярдов со стороны хвоста, я выпустил одну долгую очередь, чего ему оказалось более чем достаточно. Взрыв прогремел прямо перед моим носом.
Может показаться что я преувеличиваю, но в тот момент я оказался настолько близко к противнику, что был буквально вынужден пролететь сквозь огненный шар в который превратился истребитель несчастного япа. Наверно, успело пройти не больше одной сотой секунды, пока я проносился сквозь огонь, однако на несколько последовавших минут в моем кокпите стало настолько жарко, что я чуть было не поджарился сам. После возвращения обратно на базу я обнаружил слой сажи, обильно покрывавший весь мой самолёт.
Однажды мы возвращались домой после зачистки, двигаясь в направлении Таджи, но по пути решили сделать пару осторожных пролётов над заливом Ганза. В недалёком прошлом, залив Ганза славился у нас своими тёплыми зенитными приемами, но в тот день в небе позади нас не возникло ни одного подозрительного черного облачка.
Том вызвал меня по радио и мы развернули самолёты для нового прохода. Мы кружились над Ганза около пяти минут, прежде чем япошки, наконец, побросали свой ужин и принялись расстреливать воздух из всего, что оказалось у них под рукой.
В другой раз, пролетая над Веваком, мы заметили нечто напоминавшее бомбардировщик, переделанный в транспортный самолёт, который как раз собирался садиться на полосу в Бораме. Подобные цели были для нас как «насущный хлеб». Мы на большой скорости рванули вниз, и Том первым произвёл атаку. Бомбардировщик был уже полностью изрешечён к моменту, когда коснулся земли, и, как мне кажется, Том даже успел нанести ему несколько по настоящему ощутимых повреждений. Затем, открыв огонь из всех орудий, атаку произвёл я, но бомбардировщик не воспламенился и на этот раз. Во всяком случае, так мне показалось сперва. Когда же я потянул штурвал на себя и сумел оглянуться назад, то увидел большой и красивый взрыв, полностью поглотивший в себе японский самолёт. Само собой разумеется, что ни Том, ни я не смогли бы получить за него положенную награду, ведь все наши воздушные победы засчитываются только до тех пор, пока вражеский самолёт находится в воздухе, а колёса того парнишки как раз перестали крутиться к моменту, когда мы наконец сумели вывести его из строя.
Удивлённые япы
Несколько дней спустя, мы провели ещё один замечательный бой возле Таджи, когда неожиданно нагрянули на ничего не подозревавших япошек, увлечённых проведением бомбардировочного налёта под прикрытием пяти истребителей. В тот день я сбил сразу два бомбардировщика, а Том прихватил себе бомбардировщик и истребитель. Для нас двоих этот день оказался самым прибыльным из всех предыдущих. С нашими истребителями дальнего действия мы бы, вероятно, могли продолжать доставлять япам проблемы до бесконечности, если бы только одна из подобных счастливых случайностей, коим в то время не было числа, не разрушила нашу «цирковую труппу».
Мы с Томом производили рутинный патруль в небе над Таджи, когда заметили под собой три «люггера» япошек, болтавшихся на волнах неподалёку от берега. Не обнаружив никаких признаков наличия зенитных орудий, мы собирались сделать всего один заход на эту лёгкую добычу. Я шёл за Томом вслед, но уже вскоре после выхода из пике я заметил, что его правый пропеллер остановился, а двигатель начал дымить. Том направил машину к ближайшему берегу и, едва приблизившись к нему, выпрыгнул, а всего через несколько мгновений его самолёт взорвался в воздухе. Это был последний раз, когда я видел Тома.
Потеря Тома стала самым сильным ударом за время всех боевых вылетов над юго-западной частью Тихого океана. Том был не просто хорошим пилотом и хорошим другом, но ещё и превосходным боевым напарником.
Рассказ Ричарда Бонга — часть шестая (заключительная)
Майор Бонг побивает рекорд в ходе своей последней битвы на Тихом океане
(В заключительной части своей захватывающей истории о воздушных столкновениях с япами, майор Ричард Бонг описывает свой последний боевой вылет над Холландией, в котором ему удалось побить рекорд аса Первой мировой войны, Эдди Рикенбакера, по числу сбитых самолётов противника. Официально Майору Бонгу приписывают сбитие 27 японских самолётов, однако он мог бы иметь на своем счету на один сбитый самолёт больше, о чем он и собирается поведать нам в этой главе.)
Рассказано майором Ричардом Айра Бонгом — передовая истребительная база, Новая Гвинея, 11 мая 1944 года — Последний воздушный бой у меня случился 12 апреля в небе над Холландией, которую наши силы незадолго до того отбили у япошек.
Я говорю «последний», потому что генерал Кенни, командующий авиацией на Тихом океане, посадил меня «на мель» в день, когда я перешагнул через рекорд Эдди Рикенбакера в 26 сбитых самолётов противника.
Теперь я снова отправляюсь домой, на этот раз для освоения обучающих методик в стрелковой школе. Не могу сказать, что я сильно счастлив по этому поводу, хотя в то же время и рад, что представиться ещё один шанс увидеться с семьёй.
И тем не менее, вместо этой отправки домой, я бы предпочёл остаться здесь, в юго-западной части Тихого океана, сохранив тот же самый статус, который я заслужил за последние несколько месяцев.
За все мои прошлые боевые вылеты я уже несколько раз балансировал между жизнью и смертью, так что все самые сильные эмоции были давно растрачены. Но объективно, самая опасная заварушка со мной приключилась в ночь и на утро последовавшие за моим последним боевым вылетом над Холландией.
Дело в том, что камеры на моем самолёте в тот день были установлены неверно, поэтому хорошего фотоотчёта о воздушных победах не сохранилось. Во время начисления побед полагаться пришлось лишь на подтверждения других пилотов из моей эскадрильи.
Пилоты истребителей в ту ночь носились с одного конца Новой Гвинеи на другой, а истребительное командование до самого утра не могло собрать их вместе, чтобы, наконец, взять общие показания о происходившем в небе.
По счастью для меня, свидетелями первых двух «киллов» стал даже не один, а сразу несколько пилотов, что моментально вознесло меня на самую вершину списка. После такого успеха простой отдых показался мне слаще мёда.
Меня никогда не преследовали идеи о том, чтобы на самом деле побить рекорд Рикенбакера до тех пор, пока «летающий цирк», организованный мной и Томом Линчем, не начал приносить реальные плоды. К моменту, когда вы перешагиваете за 25-ую отметку о победе, нанесённую на борту фюзеляжа вашего истребителя, чертовски чёткое понимание неостановимости последующих событий начинает терзать ваш разум. Именно это, в конечном итоге, и произошло со мной.
Ещё один самолёт
В тот же день в небе над Холландией я сбил ещё один самолёт. Оказавшись отрезанным от остального соединения через пару минут после начала боя, я вскоре заметил одинокого япа, который крутился неподалеку, всеми силами стараясь держаться от нас подальше. Подойдя поближе, я милосердно оборвал его «танцы». Мне даже удалось запомнить точное место, где его самолёт врезался в воду. Сквозь морскую гладь на дне просматривалось что-то напоминавшее коралловые рифы, а значит там было не слишком глубоко.
Генерал Кенни пообещал отправить туда ныряльщика, чтобы проверить обломки и официально подтвердить этот «килл». Заверение генерала представляется мне вполне весомым доводом, а потому я уверен, что они достанут обломки того самолёта со дна с той же гарантией, как если бы он рухнул на лужайке у меня за окном.
Но вернёмся ко дню моей последней битвы...
Сперва я пристал к стае P-38-ых дальнего радиуса действия, ведомых майором Джеем Родкинсом из Кулиджа, штат Техас (Джей сейчас является одним из ведущих асов в небе Новой Гвинеи, имея счёт в 18 подтверждённых побед). С ними мы сопровождали «тяжеловесов» в их перелёте до Холландии и, несмотря на то, что весь маршрут был расчищен предыдущими налётами ещё до нас, мы продолжали высматривать в небе перехватчики на протяжении всего полёта.
Должен отметить, что с самого начала апреля вплоть до 9-го числа, я вылетал на боевые ежедневно, пытаясь хоть как то расширить свой счёт в 25 побед, но достигая района задания, я лишь каждый раз убеждался в отсутствии там япошек.
К 10 апреля я был окончательно раздосадован и взял пару выходных, ожидая миссии над Холландией.
В день той самой битвы, прибыв в район задания, мы поначалу, как обычно, не заметили в окрестностях ни одного япошки. Но двигаясь в шахматном порядке на высоте около 12 000 футов, нас догнало неожиданное радиосообщение о 20-ке «Зеро», прижимавшихся вплотную друг к другу и направлявшихся в район джунглей раскинувшихся вокруг Холландии и озера Сентани.
Настолько жирная цель устраивала всех целиком и полностью, так что дружной толпой наша истребительная группа рванулась вниз.
Последняя битва
Хотел бы я сказать, что моя последняя битва (которая была последней до моего разговора с генералами Кенни и Вуртсмитом, в котором я попросил вернуть меня к активной службе) была самой захватывающей и тяжёлой из всех других, но подобные слова стали бы сильным преувеличением, поскольку в действительности она оказалась попросту скучной. Япошки категорически не хотели вступать с нами в бой, чего даже и не скрывали. Наоборот, они, как казалось, пытались от нас бежать. Разумеется, как только мы приблизились на опасную дистанцию, они всеми силами принялись оказывать нам демонстративное сопротивление, но усилий такая схватка всё равно не стоила.
Последний из япов, которых я подловил в тот день (и тот, благодаря которому я всё ещё ожидаю увеличения своего победного счёта до 28) оказался, вероятно, самым безумным из всех с кем я когда-либо сталкивался. Он совершенно точно не хотел вступать в бой за «кислые яблочки», вместо этого закручивая в воздухе невероятные акробатические кульбиты всякий раз, как кто-то из наших пытался помешать ему двигать лыжи в сторону Токио. Из-за такого вот непрерывного «балета», целиться и выпускать по нему очереди (учитывая то, что большую часть времени мы не поднимались над водой выше, чем на 10 футов) мне было значительно труднее обычного. Когда же, наконец, мне таки удалось всадить ему в крыло одну длинную непрерывную очередь голодных и очень злых пуль, то от возникших в месте попадания фейерверков мне показалось, будто сам Каин восстал из ада за очередной несчастной душой. Сразу после этой очереди он резко пошёл вниз, а оглянувшись назад, я смог заметить след из обломков на воде в том месте, куда рухнул подбитый самолёт.
Лично мне показалось, что тот несчастный япошка оказался всего лишь напуган до смерти. Но в целом, лётчик из него вышел определённо никудышный, пускай и крутился он вполне достойно.
Общий уровень навыков всех япов, которых мы встречали над Холландией или Веваком в последнее время, даже близко не стоял рядом с тем талантом, который проявляли япошки возле Порта-Морсби и Дободура. Казалось они растеряли весь свой энтузиазм и большую часть умений, а вдобавок ещё мы сами начали эффективнее применять наши P-38 в бою. В последние месяцы у меня сложилось довольно предвзятое мнение, что само качество наших самолётов оказывает на япошек крайне негативный психологический эффект.
В битвах с ними мы не потерпели ещё ни одного поражения. Я искренне считаю, что всякий раз, как наши двухмоторные двухвостые «Лайтнинги» появляются в небесах, япошки заранее знают — для их пилотов этот день не задался. Цитата «Лайтнинг» бьет дважды» является лучшим описанием того, что эти самолёты делают с япошками, с поправкой лишь на то, что слово «дважды» в ней явное преуменьшение.
Оглядываясь назад
Оглядываясь назад, на 18 долгих месяцев, проведённых в воздушных сражениях и почти три года в рядах ВВС в качестве кадета, а затем и пилота, мне становятся очевидными обстоятельства, благодаря которым я столь успешно проявил себя в борьбе с япошками.
Во-первых, как я уже упоминал ранее, мне очень везло на частые встречи с япами, и встречал я их лишь на самом первоклассном истребителе ВВС США.
Во-вторых, мне очень повезло получить прекрасную подготовку в стрелковой школе, и пускай в этом вопросе я уступаю таким людям как майор Джордж Уэлч (из Уилмингтона, штат Делавэр), я сумел впитать в себя чёткие и основательные знания, необходимые для становления хорошего боевого стрелка.
Третий момент, который оказался не менее важен на практике — я всегда испытывал глубокое уважение к самолётам и, не думаю, что хотя бы раз воспользовался ими понапрасну или потребовал от них большего, чем то, на что они изначально рассчитывались. Боевые самолёты не предназначены для игры на публику — это невероятно тонкие инструменты войны, и если вы обращаетесь с ними должным образом, ваши шансы остаться в целости многократно возрастают.
Четвёртый момент напрямую связан с двумя предыдущими. Ещё до своего первого боевого назначения я был поставлен на должность, которую в то время ненавидел до дрожи, но лишь недавно я по настоящему осознал, что то назначение стало, возможно, лучшим опытом всей моей жизни.
Когда я только окончил лётную школу, то, наряду со всеми прочими выпускниками, считал себя самым горячим пилотом из всех, которым когда-либо вручали крылья. Затем меня сделали инструктором, что сильно уязвило мою гордость, из-за чего я и возненавидел то назначение всеми фибрами души. Но уже ко второй неделе своей работы я начал осознавать, насколько в действительности мало знаю о полётах. Самый скорый путь распознать собственные недостатки — попытаться обучить кого-то другого правильно делать тоже самое. В роли инструктора вы почти сразу начинаете сталкиваться со множеством авиационных неловкостей (как теоретических, так и практических), и свою долю из этого опыта я почерпнул с лихвой.
Но самый главный урок, который я извлёк, и который повлиял на мои боевые вылеты в наибольшей степени — это умение относится с глубоким пониманием и уважением к самому самолёту.
Оригинальный текст: Richard Ira «Bing» Bong
